Одна из самых интересных книг о Великой Отечественной войне — работа Йохана Хелльбека «Сталинградская битва». У читателей может возникнуть вопрос: как немецкий историк смог написать достоверное исследование об этом сражении?Ответ кроется в уникальной истории источников. Уже вскоре после победы под Сталинградом была создана специальная комиссия под руководством академика Исаака Минца. Её задача — документировать воспоминания участников битвы «по горячим следам». Историки записали интервью с рядовыми бойцами, командирами и политработниками, получив многогранную, порой противоречивую картину событий.Однако собранные комиссией откровенные свидетельства не соответствовали официальному запросу на героизированную версию истории, и материалы пролежали в архивах полвека. Лишь в 2000-х годах их обнаружила российско-немецкая исследовательская группа. Хелльбек, опираясь на эти уникальные документы, создал работу, где голос участников звучит без купюр — со всеми страхами, сомнениями и неоднозначностью пережитого. Среди интервьюированных был и капитан Пётр Андреевич Зайончковский — главный инструктор 7-го отделения политотдела 66-й армии, занимавшийся пропагандой среди войск противника. Любопытно, что после войны он стал известным историком, крупным специалистом по России второй половины XIX века — его работы о военных реформах Александра II и кризисе самодержавия до сих пор считаются классикой.Особенно эффективным методом психологического воздействия была отправка пленных обратно к своим. Эта тактика широко применялась с середины декабря. Обычно захваченных немцев после краткого допроса на командном пункте батальона или полка кормили и отпускали без каких-либо заданий — просто с наказом рассказать правду о том, как с ними обращались. Это оказывало сильное влияние, поскольку немецкая пропаганда убеждала солдат, что русские якобы выкалывают пленным глаза, отрезают уши и совершают другие зверства.Один показательный случай произошел в конце декабря, когда в плен взяли ефрейтора Вернера — музыканта-композитора по профессии, члена нацистской партии с 1928 года. После допроса в блиндаже я провел его к другим пленным. Из-за легкого ранения в ногу он хромал, а дорога была скользкой и шла в гору. Я поддержал его под руку, помогая идти, и между делом спросил:— А вы знаете, кто я такой? Я — комиссар.Трудно описать его реакцию: он мгновенно отпрянул от меня, словно от огня.В блиндаже, где собрались пленные, которым предстояло вскоре выступить на передовой с рассказами о жизни в плену, я представил им Вернера и велел поделиться с ним увиденным. К вечеру, когда я снова зашел к ним, Вернер сам обратился ко мне:— Господин капитан, разрешите мне сегодня рассказать своим товарищам о том, что я здесь видел?И в ту же ночь он уже выступал перед микрофоном — всего в двухстах метрах от окопов, где еще вчера сидел как пленный.Для связи с противником мы использовали и нестандартные методы. Например, в 149-й бригаде в один из блиндажей стал наведываться кот из немецкого укрытия, расположенного метрах в шестидесяти. Видимо, у немцев кончилась еда, и животное искало пропитание у нас. Вскоре кота «привлекли» к работе по разложению вражеских войск. Сначала к его хвосту привязали листовку и отпустили. Через некоторое время он вернулся. После нескольких таких «ходок» ему сшили небольшой корсет, куда помещалось до сотни листовок. Две недели кот исправно доставлял пропагандистские материалы, возвращаясь с пустым корсетом, пока немцы не подстрелили ему задние лапы, и он пришел, умирающий, в наш блиндаж.
