В этот день меня спрашивают обычно, как теперь оцениваю те события? И я отвечаю честно, что испытываю в этой связи некоторое раздвоение личности.То есть сугубо личностная, человеческая оценка зиждется на памяти - радостной, эйфорической, пронизанной острым ощущением грядущего - грандиозного и, разумеется, светлого.Казалось, будто повсюду высадили окна - именно высадили, а не просто распахнули - гуляют в домах и в душах сплошные сквозняки.Прохладно. Зябко. Но свежий воздух бодрит, рождает ощущение свежести, и скорее все же радости, нежели тревоги.А вернее - тревожной радости.И было еще одно совершенно восхитительное ощущение.Оно, пожалуй, затмевало все прочие.Не ощущение даже, осознание того, что все происходящее теперь в стране творится не по чьему-то обычному мановению.Не политические бульдоги под коврами на Старой.Ты - сам. Лично. Собственными руками, как отрез дешевого ситца, перекраиваешь теперь историю собственной страны.Думаю, нечто похожее чувствовали тогда очень многие.Те, что собирались в центре Москвы на тысячные митинги, исторгая многоголосый вопль: «По-зор! и До-лой!» - сначала, и «Ель-цин! Россия! » - потом.Кто стоял в цепи у Белого дома и строил баррикады на Садовом кольце....Кто писал пламенные памфлеты, разоблачал и призывал на газетных страницах, которые - если помните - вывешивали тогда в стеклянных витринах на Пушкинской.Кто... впрочем, у каждого, наверное, в те дни было свое маленькое Ватерлоо.И геростратовский восторг в груди.Впрочем, это всё из области сугубо эмоциональной.Теперь - по прошествии лет - может, настало время спросить: зачем?Повторюсь, сугубо личностная, человеческая оценка тех событий, зиждется на памяти - радостной, эйфорической.Оценка нынешняя, скорее гражданская (уж простите за пафос), укладывается в изумленно-горестное: «О-ёй, что ж натворили-то...?!»
