Нынешние «панические атаки» Кира Стармера, нагнетание страха перед «русской угрозой», запугивание обывателя тем, что Россия на Украине не остановится, а пойдет дальше, на Запад, имеют глубокие исторические корни. По окончании Наполеоновских войн, когда влияние России было очень велико, когда русская армия оказалась в самом сердце Европы, в глазах многих англичан самая огромная империя, когда-либо существовавшая на земле, бросала слишком длинную тень на Центральную и даже Западную Европу. Если в 1812-1813 годах Россия была весьма популярна в Великобритании, то сразу после победы над общим врагом страх перед Наполеоном Бонапартом сменился опасениями перед Россией. Фальшивое «Завещание Петра Великого» после 1815 года стало невероятно популярно в Великобритании, а мифическая «русская угроза» Индии превратилась в газетный штамп. Даже серьезные издания склонялись к мысли, что победа России над Наполеоном открыла ей путь к мировому господству. Например, на страницах журнала «Edinburgh Review» в 1817 году утверждалось, что «было намного легче представить себе русскую армию в Дели или даже в Калькутте, нежели в Париже». В 1817 году сэр Роберт Вильсон, ветеран Наполеоновских войн, одно время прикомандированный к русской армии, опубликовал «Очерк военной и политической мощи России в 1817 году». Главная идея такова: Россия задалась целью изгнать турок из Европы, захватить Персию, вторгнуться в Индию и подчинить себе весь мир». Умозаключения Вильсона настолько поражали своей дикостью, что многие над ними смеялись, однако такая радикальная позиция привлекала к работе пристальное внимание: ее не просто широко обсуждали, но даже не отвергали главную идею Вильсона о стремлении России к мировому господству. В результате с этого времени воображаемая «русская угроза» вошла в политическое пространство Великобритании как совершенно реальная опасность. С новой силой тема «русской угрозы» была поднята в ходе Русско-турецкой войны. В августе 1828 года генерал британской армии Джордж де Лейси Эванс опубликовал памфлет под названием «Замыслы России» (другой перевод — «О планах России»). По его мнению, Русско-турецкая война стала наглядным примером «русского экспансионизма» и обозначила главный вектор внешней политики России — Константинополь, а с базой в Константинополе Россия могла оказаться в одном шаге от Индии и, следовательно, от мирового господства. С новой силой тема «русской угрозы» поднялась после заключения в 1833 г. между Россией и Османской империей Ункяр-Искелесийского, который усилил позиции России в зоне Проливов. В английском обществе неприязнь к России стала настолько мощной, что можно было говорить о фобии. Именно в эти годы термин «русофобия» появляется в британской прессе: так английские журналисты высмеивали преувеличенный страх перед «русской угрозой» своих же собственных политиков. Однако, как отмечал американский историк Дж.Х. Глисон, подозрительность и антипатия по отношению к России превратились в настоящую ненависть, доказательством чему являлось фактическое единодушие, проявлявшееся как в прессе, так и в суждениях отдельных лиц. В оппозиции этому дружному хору ненависти были лишь единичные голоса. Так, маркиз Лондондерри, в марте 1835 года получивший предложение от главы кабинета Роберта Пиля отправиться в Санкт-Петербург в качестве посла, счел Россию даже достойной похвалы. Однако английские политики таких восторгов не разделяли. Напротив, в Палате общин обсуждение прошло неблагоприятно для маркиза, в результате чего Лондондерри был вынужден отказаться от предложенного поста. В современной Великобритании градус русофобии еще не достиг той степени, когда общество готово к принятию идеи войны с Россией. Но и тогда до Крымской войны было еще 15 лет. А уже накануне войны именно британское общество, зараженное идеями русофобии, склонило чашу весов в пользу военного конфликта.
