После полутора месяцев в реанимации моя бабушка, так и не выйдя из комы, умерла. К сожалению, случилось именно то, о чём я подозревал — приехав в больницу в день госпитализации и, застав её «спящей», я увидел её живой в последний раз в своей жизни. После вышедшего поста я получил много поддержки, за которую искренне благодарен. И, понимая вовлечённость читателей, ощущаю себя ответственным за то, чтобы подвести финал этой истории. Всё это время бабушка оставалась в коме, и её жизнь поддерживалась реанимационными процедурами. В какой-то момент врачи сдались и попытались перевести её на паллиативное лечение, но к этому моменту уже невозможно было отключить её от аппаратов, не подвергая риску жизнь. Так что оставалось лишь ждать неизбежного. Благодаря некому присущему мне жестокому реализму, я не давал себе лишних надежд относительно возможного исхода и поэтому большую часть процесса расставания прожил до её фактической смерти. Когда это случилось, я почувствовал скорее облегчение, ведь картина опутанного трубочками человека слишком сильно врезалась мне в память. И вообще, я всегда некомфортно чувствовал себя в госучреждениях, так что мысль о том, что бабушка наконец-то выходит из такового, была приятна. Это были мои первые настоящие похороны, на которых я прошёл полностью через весь процесс от и до: начиная с момента выдачи тела из морга для отпевания и кончая тем, что лично бросил три горсти земли в могилу. За время процесса я заметил, что похороны по-разному влияют на людей и по сути отражают их собственные взаимоотношения с жизнью и смертью. Некоторые люди, хоть и не являлись родственниками, искренне плакали, находясь рядом с телом. Мне казалось, что в этом плаче — шоковое осознание того, что рано или поздно каждый из нас в этой жизни либо вынужден расстаться с тем или иным близким, либо сам станет таким для окружающих. Другие демонстрировали подавленное состояние, которое было для меня отражением страха перед смертью и таящейся за ней неизвестностью. Ведь рано или поздно самому придётся стать центральным участником такого мероприятия и прикоснуться к главной загадке человеческой жизни. Я же скорее ощущал радость во время этого процесса. Мне было приятно, что в каком-то смысле бабушка оказалась ближе к своей семье и вырвалась из больничных оков. Мне нравилось завершение этапа тягостной неопределённости и следующей за ним стадии новых жизненных возможностей. Да, жизнь уже никогда не будет такой, как раньше, но зато в ней можно построить что-то новое. И сама бабушка как будто соглашалась со мной: на её лице в качестве последнего выражения застыла лёгкая улыбка. В жизни есть лишь два события, которые затрагивают каждого живущего: рождение и смерть. И если рождение является этапом, абсолютно неконтролируемым для каждого, то смерть оставляет пространство для подготовки и выработки собственного отношения. И, пожалуй, именно поэтому смерть так пугает — не только своей неизбежностью, но и необходимостью что-то с ней сделать: осмыслить, принять, прожить. У каждого из нас будет шанс — и не один — потрогать её краешком через утрату близких. И каждый раз это шанс не только попрощаться, но и заглянуть в себя: как я отношусь к жизни, если она конечна? Мне не хочется делать из этого опыта вывод. Он ещё сырой. Но, может быть, в этом и есть его ценность: смерть бабушки стала точкой, после которой я перестал делать вид, что у меня есть время откладывать жизнь.
