— Голдберг: в течение 100 лет американские президенты всегда инстинктивно сочувствовали маленьким странам и народам, которых угнетала Россия. У вас, кажется, такого сочувствия нет. И это не только Рейган, это и Картер, и Кеннеди, и другие. Почему у вас нет такого же чувства?Несмотря на всю импульсивность Трампа, на встречу в Риме и заявления последних дней, главное он сказал ещё 24 апреля — он не хочет, чтобы эта война повисла на нем.
— Трамп: Думаю, оно у меня есть. Я считаю, что я спасаю эту нацию. Эта страна скоро будет раздавлена. Против нее ведь огромная военная машина, давайте это признаем. И если бы не я — я тот, кто дал Украине «Джавелины», которые уничтожили танки. Этот момент с танками был важен — когда они застряли в грязи. Я предоставил огромное количество «Джавелинов», противотанковых средств. Они уничтожили все эти танки, когда они увязли. Это было большим моментом, потому что, если бы эти танки прорвались, они находились всего в 71 миле от Киева и могли бы захватить его за один день. Война бы закончилась сразу. Я мог бы также сказать, что жаль, что война продолжается, потому что погибло много людей. Намного больше, чем сообщают. И не только солдаты. Гражданские тоже. И я действительно могу утверждать, что я был очень полезен, потому что спасаю эту страну. Премьер-министр Норвегии, очень уважаемый человек, сказал, что если бы президент Трамп не вмешался, война бы никогда не закончилась. Я считаю, что оказываю Украине великую услугу. Я в это верю.
— Но украинцы так не считают.
— Ну, они так не считают, потому что у них хорошая пиар-компания. Послушайте, этой войны вообще бы не случилось, если бы я был президентом. За четыре года моего срока её не было — и не было бы...
— Вернёмся к вопросу о России. «Владимир, остановись!» — вы сегодня написали это в Truth Social.
— Да, написал.
— Он не производит впечатления человека, который скажет: «Ах, Трамп попросил меня остановиться, значит, я остановлюсь».
— Возможно, вы удивитесь…
— Видите ли вы ситуацию, в которой вы вмешаетесь — не войсками, но, скажем, увеличением поставок вооружений или полноценной поддержкой Украины для сохранения её территориальной целостности?
— Это не обязательно должны быть оружие в привычном смысле. Есть много форм оружия. Это могут быть санкции. Это может быть банковское давление. Существует множество других способов.
— Есть ли что-то, что Путин мог бы сделать такого, что заставило бы вас сказать: «Теперь я на стороне Зеленского»?
— Не обязательно на стороне Зеленского, но на стороне Украины — да. Да. Но не обязательно на стороне Зеленского. У меня были сложные отношения с Зеленским. Вы сами видели это, когда он сидел вот на этом кресле и просто не понял, что надо было делать.
— Это было одно из самых странных событий, которые я когда-либо видел в Овальном кабинете.
— Всё, что ему нужно было сделать, — это промолчать, понимаете? Он уже выиграл свой момент. Но вместо того, чтобы сказать «хорошо», когда я сделал заявление вроде «мы работаем над решением, пытаемся помочь», он сказал: «Нет-нет, нам ещё нужна безопасность». Я спросил: «Безопасность?»
— Но разве он не должен отстаивать интересы своей страны?
— Должен. Но, знаете, сначала нужно закончить войну. Я даже сказал ему: «Я не уверен, что мы сможем её закончить». Он тогда говорил о безопасности после войны. После. А потом он заявил что-то вроде того, что Украина борется в одиночку, без помощи. А я ему напомнил: «Мы дали вам помощи на $350 млрд, а Европа — гораздо меньше», что меня тоже очень раздражает. Теперь посмотрим, что произойдёт в ближайшую неделю. Мы подходим к финальной стадии. И ещё раз: это война Байдена. Я не хочу, чтобы она повисла на мне. Это ужасная война. Её никогда бы не было, если бы я был президентом, это абсолютно точно.
