Как в семьях репрессированных умалчивали собственную историю и почему попытки защитить последующие поколения от ужасной правды делали только хуже — «Новая-Европа» поговорила об этом с потомками жертв и исполнителей репрессий Отец Марианны Минц десять лет отсидел в сталинских лагерях, потом еще 15 лет — при Брежневе. Мама, еврейка из Северной Буковины, три года провела в венгерском гетто. Они не рассказывали детям о прошлом. Но Марианна и ее сестра знали, что взрослые хранили тайны и не поддерживали власть, хотя не говорили об этом:«У нас с сестрой было ощущение, что мы словно ведем двойную жизнь. В советской школе говорят одно, а дома хоть и не говорят всего, но подразумевают многое». Бабушка Наталии Верховой никогда не отвечала на вопросы о прошлом. Только благодаря архивам Наталия узнала, что ее деда раскулачили и расстреляли. Она рассуждает о причинах бабушкиного безмолвия:«Молчание как условие выживания настолько прочно было вбито в психику трагическими событиями прошлого, что любая попытка говорить воспринималась уже почти как самоубийство». Отдельная тема — молчание в семьях тех, кто работал в органах НКВД. Василию Гатову рассказали о прошлом деда, когда он был в десятом классе:«От мамы я узнал, что дед руководил операцией по депортации крымскотатарского народа. На дворе был 1982 год. Разговор с мамой был шепотом. Не уверен, что я сразу всё понял, но постепенно — особенно после 1986 года — понимание стало усиливаться».🤫 О чём не говорили в семьях репрессированных и как замалчивание возвращается в нашу жизнь? Читайте в большом исследовании «Новой газеты Европа».Ссылка без VPN
